Салават Юлаев: образ, скрепляющий эпохи и народы

Именно поэтому в постсоветский период при попытках дестабилизации в республике с вполне прагматичными для заказчиков целями политтехнологи используют мифы для дискредитации, казалось бы, сугубо исторического образа – Салавата Юлаева. На самом деле это тот же механизм, что использовался при развале Советского Союза. Вспомним, как во времена перестройки целенаправленной и беспрецедентной дискредитации подверглись практически все герои советского – и, прежде всего, русского пантеона гражданского почитания. На большую глубину – вплоть до Зои Космодемьянской и Александра Невского. Цель понятна: народ и государство, лишенные своих символов и героев, своих, как сейчас выражаются, духовных скреп, легко рассыпаются. Что мы и наблюдали в «величайшей геополитической катастрофе ХХ века».

Башкортостан сумел на своем местном уровне прикрыться от этой катастрофической для массового сознания операции – и сохранил своих героев. В том числе, конечно, национального героя не только башкирского, но и всего советского народа – Салавата Юлаева. Именно как символ дружбы народов.

Почему именно Салават Юлаев стал национальным героем Башкирии? – ведь среди вождей прошлых башкирских восстаний (1645, 1662 — 1664, 1681 — 1683, 1735 — 1740, 1755 годов) немало героев более удачливых, чем Салават? Например, тархан Алдар батыр Исекеев, лидер последнего удачного для башкир восстания 1705-11 гг., когда повстанцы доходили до Кавказа и Казани и, по сути, добились удовлетворения основных своих требований.

Дело в том, что прошлые башкирские восстания, при своих внушительных физически масштабах, оставались локальным, башкирским преимущественно делом. Восстание Салавата было первым, в котором башкиры шли вместе с русскими и представителями других народов России решать внутренние проблемы страны. Это — показатель завершающей степени интеграции. И наша общая история.

Это герой, соединяющий, во-первых, башкирскую и российскую историческую память, символ дружбы народов. Во-вторых, связавший досоветский период, в котором герой действовал и вошел в башкирскую историческую память, советский период, когда башкирский народный герой превратился в героя всего советского народа, и период постсоветский, современный. А потому в защите подобных образов проявляется зрелость всего нашего общества.

Но эта защита не может быть пассивной – мы должны сверять свою память с исторической правдой и освобождать ее от мифов, в том числе вбрасываемых вполне целенаправленно.

Так, попытка усомниться в народном (хоть, конечно, трагическом) характере движения, а следовательно в том, является ли Салават героем для русских и для башкир, опровергается классической историографией.

Еще А.С. Пушкин в «Истории Пугачева» пришел к тяжелому для себя, русского аристократа, выводу, что «весь черный народ был за Пугачева. …Одно дворянство было открытым образом на стороне правительства». У башкир это движение стало тем более всенародным: его поддержали не только народные массы – что, бесспорно, по свидетельству всех историков – вспомним классическое пушкинское: «вся Башкирия восстала и бедствие разгорелось с вящей силою», но и башкирские элиты. Согласно подсчетам Инги Гвоздиковой, ведущего специалиста по Салавату Юлаеву, из 1400-1500 человек башкирской старшинской верхушки, в том числе 113 волостных старшин, только девять выступили против Пугачева.

Определенная самостоятельность башкир в пугачевщине бесспорна – это часть грандиозного, почти двухсотлетнего явления их истории – феномена башкирских восстаний. Но именно в движении Салавата Юлаева и Кинзи Арсланова не выявляется никаких признаков сепаратизма. Один из ведущих тюркологов России Вадим Трепавлов отмечает: «Среди тюркоязычных документов пугачевской ставки нет ни одного, который бы свидетельствовал о стремлении отделиться от России».

Тот же профессор Трепавлов анализирует одну из песен Салавата – общий смысл которой заключается в призыве соратникам: «Каждый батыр, что любит страну, Равным себе признает пусть: Башкира, что пасет коней…» и далее перечисляются по очереди русский, татарин, чуваш. Для сознания башкир того времени, народа с выраженным этносословным сознанием, противопоставлявшим себя податным народа и сословиям, это был очень нетривиальный и прогрессивный призыв.

Салават был не просто «сподвижником Пугачева»: нет сомнений, что без участия башкир, народа служилого и военного, пугачевщина не состоялась бы как явление. Явлением именно общероссийского масштаба, общенародной Пугачевщиной казачий мятеж сделали Кинзя Арсланов, Базаргул Юнаев, Туктамыш Ишбулатов, Юлай Азналин, в общем, те башкирские вожди, самым известным из которых остался Салават.

В основе пугачевщины, как считают историки, стояли три основные силы: яицкие казаки (отчасти с прочими казаками), башкиры (отчасти с мещеряками – позже вошедшими вместе с башкирами в Башкирское Войско, предками большинства нынешних татар Башкортостана) и, наконец, крестьяне и «черный люд» всех национальностей (большинство из них, конечно, русские).

Изначально башкирские полки (команды) были посланы именно на подавление бунта Пугачева. Однако Салават предпочел вместо разгона казачьего мятежа разжечь его до состояния всероссийской гражданской войны. Естественно, каждая из сторон преследовала в ней свои цели. Казаки и башкиры отстаивали свои права и привилегии, башкиры особо восстали против нарушений вотчинных прав на свои земли, злоупотреблений местных олигархов-заводчиков, крестьяне – против возросшего гнета крепостной зависимости. Но главное было в том, что теперь они вместе боролись за свои задачи, объединенные общей символической целью – своим «царем».

И уже после поимки Пугачева Салават Юлаев отверг предложения о сдаче с гарантией прощения, дважды последовавшие от генерала Потемкина. Именно это и определило его тяжкую судьбу после пленения — отличие от большинства башкирских и казачьих старшин и командиров, сохранивших жизнь и зачастую даже положение после отхода от самозванца.

Особая сторона образа Салавата – образ не только воина, героя, но и мученика. Салават пострадал вполне почетно, осознанно (и логично) — за вмешательство в дела государей. Как и, например, другие национальные герои своих народов Уильям Уоллес (Шотландия), Арнольд фон Винкельрид (Швейцария), Шамиль (имам Чечни и Дагестана) и т.д. За мятеж против императрицы рода Ангальт-Цербст, узурпировавшей, кстати, русский престол, свергнув путем дворцового переворота и устранив руками одного из своих фаворитов, Орлова, своего законного мужа и государя Петра III. Интересно, что при этом образ самой Екатерины II в башкирском фольклоре и историографии совершенно не демонизируется – отношение к ней спокойное, каким было, судя по источникам, у самого Салавата. Точнее, Салават пострадал за попытку посадить на трон России того русского претендента, который признавал бы права и вольности башкир в степени, которую они считали необходимой, включая запрет на незаконное посягательство местных олигархов-заводчиков на их вотчинные земли. Эта проблема ставилась именно в общероссийскую повестку, она озвучивалась ранее при первой же возможности совершено законным путем и на высшем из доступных уровней – башкирскими депутатами в созванную императрицей Уложенную комиссию. Когда это не помогло (комиссия была распущена — время парламентаризма в Россию еще не пришло) оба башкирских депутата: Базаргул Юнаев и Туктамыш Ишбулатов приняли участие в активной пугачевщине (Базаргул стал у «Петра III» фельдмаршалом (как Салават — бригадиром), а Туктамыш, известный рудопромышленник, старшина башкир Гайны (ныне Пермская область) и тархан-полковником).

Героем башкирского фольклора Салават стал еще при своей жизни – об этом свидетельствуют дореволюционные знатоки башкирского фольклора и быта. Но именно местным, башкирским героем, каких у башкир немало. В советское время его узнала и полюбила вся страна.

В СССР для пересборки и создания заново распавшейся было на враждующие осколки страны и превращения ее в сверхдержаву требовалась легитимность нового государства в глазах всех народов старого цивилизационного пространства. Когда национальные герои отдельных народов становятся национальными героями всей страны — тогда история народа органично «вписывается» в историю сверхдержавы.

И благодаря этому механизму каждый народ, составляющий Россию, находил свое место не только в настоящем, но и в прошлом нашей страны. Так создается общенациональная традиция, которая вбирает в себя и этнические традиции и одну общую традицию нации наций. В советское время это было создано и достаточно успешно работало.

Такие же пути предстоит искать и нам сейчас.

Азат Бердин, директор Центра социокультурного моделирования, кандидат философских наук.